Все отдаленнее, все глуше И города, и городки. Цветы победившим рукам. Ни отчества. И года далеки. Мы становимся прозрачными, Как осенние леса. Почерневшая позолота Опадает с тихих икон. И потому: последней переправы Мелькнут огни размытым сном слюды - Приходит ветер сумрачным прорабом И заметает наших ног следы. В окне деревьев конные отряды. Шалит княжна Голицына - И полыхает черный зной За черными ресницами. Неторопливы дни в лесу осеннем. И на реке весла перестали грести.
«Энциклопедия. Уральская поэтическая шко ла» – это книга, представляющая собой инфор мационноаналитический взгляд на парадигму. За этими безутешными словами - правда русской истории, жестокое «прессование» каждого, особенно невыдающегося человека. Весь ужас его положения был в.
Мальчиков «железных» Желторотый гогот. Мети, метель, звени во все бубенчики. Фелюги качаются, как на рессорах, В подветренном крене. Но первые желтые листья Лежат на асфальте уже. Это не про нас с тобой, дружок. Ветер искрами раскаленными Полетит на мои пустыри
Крась веселые ресницы И показывай язык. И словно ранний рассвет в тиши Меня по дороге застал - В сумерки взрослой моей души Вселяется детская чистота. И налетевшие метели Опять лежат на кузовах. И прогуди, сюда заехав Не позже этого числа, - У ног осколками стекла Через мгновенье ляжет эхо. Я гуляю вдоль реки В этом промежутке. Остановились под стулом устало Бесшумные мамины туфли ночные. Шажочек - с носка на носок. И цветы с полей несут мальчишки. И у старой мельницы, где плес Тишиной издревле созывал их, Будем слушать пение русалок В обомшелом шлепанье колес. Исчезнет, мелькнет и исчезнет. Хлестнули разом выстрел и гроза. Небритому, с лохмами - в пустынь.
Воздетые куклы рук. Будто снова к ней огородами, Как в Безруково, по задам. И воздет на ее кресте, Каждый раз в своей правоте Я ищу следы виноватости. По всей Руси Глаза смежай и узь! Выносит нас Зеленый Остров В работу, молодость и синь. Как будто песня Неинтересна, Когда в наряде простеньком.
Лунные дорожки на озерах. Веники разные: по поре. Как-то неловко знать, Что день этот - просто будни. Но России песенкой спетой Никогда не быть для меня. Начальность Слова в этом ряду означает его сакральное предназначение «Вначале было Слово». Светляки его слов на ладонях К посаду несет посад. Готов краснеть от собственного лепета.
Поэту удается заговорить драму, но не отменить ее. И ты как предвестье, как песня, Услышанная в полусне: Попробовал вспомнить - и сбился. Под прищуром залитых зенок Избываю себя за бесценок. Мне наоборот. Они сейчас мне только и нужны - Высокие покои тишины. Звонкие токи в мире затокали. Оно скворчит незащищенно В ладонях крохотных твоих. Шалит княжна Голицына - И полыхает черный зной За черными ресницами. И жизнь проста, и мысль проста - Поговорить вот не с кем. Синий дым. Все разлады да распри все.
Шажочек - с носка на носок. Где уговором, а где пристуком. Мгновенье вернуть - и вглядеться! Утрами мычат на подворье коровы, Визжат поросята. И лунным накрыла саваном Внезапная тишина. Меняя самолеты на бегу, За три часа две тысячи-то верных Неблизких километров я отмерил, А сорока - за сутки не могу, Былинка на негнущемся снегу.
Увижу, что волос мой солнцем выжжен. Пахнет жареным, пахнет пареным, Пахнет свежим и залежалым. Бродит Тара большим базаром. И все, пожалуй, правильно. Да заметно несет полами Смертным холодом по утрам. Зачем нам плавать Заморской глушью И петь с чужого голоса?! Я боюсь твоего молчанья. Это твой взгляд настойчивый Через их дымку стынет.
А сам он стал частью тайности Лесной глухоманной сырости, Чтоб к нашему веку из давности Названием станции вырваться. А на шалом вираже Наши два сердцебиенья Резонируют уже. Ранее обострение драматизма могло восприниматься им как состояние отчасти преодолеваемое. Они сейчас мне только и нужны - Высокие покои тишины. Ни единой сединки в судьбе.
Было просто сердце обжечь. Шажочек - с носка на носок. И какой ни была бы гроза - Угол рта только горько дернется. Ему бы до цели добраться Струею веселой игры. Подтверждает оно и личный выбор творящего.
Я хожу по Первомайской От вокзала до Туры. Уже не обязательно. И почудится дух медовух, Смех и грех деревенского клуба, А улыбка из тридцати двух Разомкнет первозванные губы. Как в Пасху, заимки и села Его в сатин наряжают, Встречают хлебом и солью И в красный угол сажают. И тут требуется обратное - восстановить документальную плотность истории, стоящую за высоким и вдохновенным словом героя, но при этом остаться лирически адекватным его диалогу со своим временем и пространством. Я опоздал. И собака лежит у ног. В горнице бед-несчастий охапкой И поленницей во дворе. Полета не задерживай! Он гонит аргамака. На мертвом теле белая рубаха Кроваво-красно пятнами пошла. Он разбивался под вагоном, А начинался вдалеке. Голубые, дружище, белые.
Всплески озера в доме слышны. Уходят на погосты старики. Вот и аукнулось - видит Бог. И лунным накрыла саваном Внезапная тишина. И отправлю на поселение Лен трепать и плести рогожи И мгла. И не знаешь о том, что в моей голове Постоянно твое непонятное имя.
Может, горькая поделом Помыкает нами судьба?! Но опять с гудками короткими Прижимаю трубку к губам. Он - другой, другой заботой поднят, Только и другому не до снов. Стало холодно. Только знаков триангуляции Усеченные конуса. Мелькают года, как в дороге селенья Но с прежнею болью - щемящей, бездонной - Тепло материнского прикосновенья Хранит еще каждая вещь в нашем доме. Как тебе там покоится, Солнце мое золотое? Отколдовала руками мучными. И другого боюсь, прости, - Из годов и далей к началу Одиноким скитальцем прийти. Все одно к одному приложится. Остановились медленно и грустно Под русским небом русские глаза. И нет еще этой станции В лесной глухоманной сырости. Тянет четкую борозду лемех.
И теперь не скажешь, за какими Верстами дороги-большака Шествуют быки, невозмутимо Раздувая потные бока. Нематериальные, ускользящие дни переходят в летучие дымы. Тоненькие-тоненькие кленики Вдруг зашелестели на ветру. А она говорит: «Дела! А лес в своей прощальной правоте Бросает в реки красные ошметки - И, вздрагивая, вспыхивают те. Испытанье сдают на качество Человеческие слова. Мне ничего на жизнь не остается - Уходят даль и высь из-под крыла. Веселых бликов у мола Солнечный перезвон. Пяток ей не жалко - Мо-ло-дость! Все колется, и колется, И колется в груди. Матерьяла грамм. И перелазят мальчишками Подсолнухи через плетни.
В очередном, м выпуске научного сборника «Архив насле- дия» выделяются два больших информационных массива. Первый. (в соответствии с привычным принципом. Галажинский Эдуард Владимирович, д-р психол. наук, проф., ректор Томского государственного университета;. Дацышен Владимир Григорьевич, д-р ист. наук.
У настроения Имени нет. Но того гляди, Макар достанет: Братка браткой, а ведь все не то. Отколдовала руками мучными. Ни единой сединки в судьбе. Не помнит счета лет и зим.
Положи мне на голову руку. Будто белые кони Сквозь ночь оглушительно скачут, Четыре копыта невидимых Бросая во тьме наугад. А эти нагие мустанги Забавой себя веселят: Из змея-горыныча шланга Орла поливает Фуат. С тряпкой наклоняется к ведру. Может, это многовато, Но такой уж я лихой: На одной сияют ватты И караты на другой. Все так же даль и ширь вокруг. И душно прели травы, и сараи Уже срывали крыши со стропил, С фундаментов самих себя срывали.
Закладки Лирика капсулы 300 мг купить Ирбит Выцвели глаза, запали щеки. И ни одной претензии не снято. Вековые рушатся устои, Прахом мир летит в тартарары. Но был июнь настоян на степи. А мне на ветер. По широкой земле броди И в зеленом лесу аукай. Под фуражкой густы седины.
Или как считать, фронтовики?! Ты от меня за тысячи застав Ушла, воспоминаньями не став. Последние Опадают окрест леса. Все колется, и колется, И колется в груди. Стекают за ворот твой Дождя ледяные струи. Я не в те глаза заглядываю, Не в те глаза. Учусь на собственных примерах И говорю свои слова. Да заметно несет полами Смертным холодом по утрам. Ни оглянуться, ни закурить, ни заплакать. У жизни точки нет в конце строки. И тишина под нами - как вечный покой.
Море Скрывает их вечную тайну. Не признает он Ничьей управы. Ни сыновьям, ни себе, ни внукам - И в стороне от людских дорог. Время катит часов колесики К недалеким пределам вечности. И потому: последней переправы Мелькнут огни размытым сном слюды - Приходит ветер сумрачным прорабом И заметает наших ног следы. А надо было дополнить картину - И наше легло село.
Вот тебе только будет все-таки Одиноко в моих снегах. Но в забитой луною избе - На столе молоко и оладьи. Ах, водолей, Шалун-забавник, недотепа. В городе тихий рассеянный свет. И гневными саблями конницы Гремит девятнадцатый год. И не вразуми! А началось с извода под корень. Но света прибыло немного. Море Скрывает их вечную тайну. А полночь качает деревья И видит, как в ливень и гром Над ними окно мое бренно Плывет кормовым фонарем. Может, те же ангелы с ведьмами, Может, что-нибудь на особицу.
Не надо указательным Оттаивать стекло. Я буду юность с тебя писать. И темень навалилась, как скала. А надежды порой ночной На удавках подвешены в окнах И скальпированы Чечней. А сам он стал частью тайности Лесной глухоманной сырости, Чтоб к нашему веку из давности Названием станции вырваться. Через сугробы, как слега, Легла к реке тропинка. Кресты на мир глядят из-под руки: Кто пробовал их лакомого хлеба?! А за веками спят века Позабыто и отрешенно В окне звезда колючая светла. И у старой мельницы, где плес Тишиной издревле созывал их, Будем слушать пение русалок В обомшелом шлепанье колес. Уходят на погосты старики. Но того гляди, Макар достанет: Братка браткой, а ведь все не то. И только он со всех сторон - Благословенный шум зеленый Поверх коричневых колонн. А мне на ветер.
Но первые желтые листья Лежат на асфальте уже. Ты подойдешь ко мне легкой-легкой. Ивовое деревцо - Девушка в синем купальнике Солнцу, такому недальнему, Подставившая лицо. Только знаки триангуляции В обе стороны от нее. Жизнь осталась узкою полоской. Но кто больше других громогласен, Откровенней других ничтожен. А гармошка ушла со вздохами: Значит, верной ты мне осталась. Но с тобой разбитую обувь Я поставлю на пьедестале. Даль раскрыта до полюсов. Лыжня не от тебя - к тебе ведет. Благосклоннее будь к медведям, - Я к твоим припадаю стопам. И принесло Чье-то сломанное весло. И все сомнительнее крайности, И все прищуреннее глаз. И зевотой скулы свело. И словно ранний рассвет в тиши Меня по дороге застал - В сумерки взрослой моей души Вселяется детская чистота.
И другого боюсь, прости, - Из годов и далей к началу Одиноким скитальцем прийти. Хорошо еще, что в сельсовете Только мы, сам-друг фронтовики. Тяну в чащобы узкий след лыжни, А надо мной восходят в небо древне Спокойными вершинами деревья. Шажочек - с носка на носок. И остается за кормою Все преходящее и ложь. Знаешь, другой это сердце отдано, И для другой оно, знаешь, бьется, Но не созрела еще смородина, Лед не растаял еще в колодцах. Только дело тут поосторожней, Тут тебе не каждый шаг хорош.
С прокаженного места стронься - И увидишь новое солнце, Новых звезд голубую эмаль, Край сбывающихся желаний, Где асфальтовой марью даль Улетает в конец мирозданья. Но тебя и себя щадя, Я играю что-то счастливое На недолгих струнах дождя. Может, горькая поделом Помыкает нами судьба?! Бабкин дом-пятистенок лицом Смотрит столетье на пажити-пашни, К озеру сходит крыльцом. Небритому, с лохмами - в пустынь. А там - кочуй душа в мирах зазвездья, А там - вершись веществ круговорот! В разгаре грибная пора. Помогаю отжать белье, Ванну снять, передвинуть стол. И медленно снег кружится - Ложиться на землю лень. Я не флюгер на тычке дня. Первые подводы продразверстки Рано утром вышли на Ишим. Наше время как будто по крышам Днем и ночью развозит щебень. Тут хоть Богу душу отдай - Не поможет никто другой. Сплошной пожар.]
Что утрачено - утрачено. Натела, Натела, Натела, Скажи, на какой ты волне? Мальчиков «железных» Желторотый гогот. А над утренней колокольней Все раздольней шабаш, раздольней. И песни другие бы надо слагать. И тогда, коль требуется - требуй, Нагружай телеги, кошевы.