В эти дни был занят общественной работой, это одно, а второе то, что вы не можете же подрывать мой авторитет перед всей студенческой массой…. Нину Матвеевну можно было принять не за жену, а за дочь Диомидова — она была не старше тридцати. Диомидовы были мучительно одиноки в Морозовске — не потому, что это была глушь, а потому, что это был шумноватый, гомозящийся, неизвестно чему радый табор. Военкомат помещался внутри широкого двора с убитой землёю плаца. Ляля шла размягчев, опираясь о руку спутника, потеряв свою несгибаемую ровность фигуры, эту невидимую внутреннюю костяную струну. Забирала июньская жара. И ещё темней, напряжённей пружинило в Глебе — туда! Обрадованно нашла она Глеба тут же, совсем никуда не мобилизованным, и, едва вышли из дворика райкома, стала рассказывать обо всём ужасе. Никогда ещё их соединение не было таким осенне-сладким, таким безостаточным. Кабинет начальника. Так и весь день до вечера прошёл: ни одного начальника, ни одного распоряжения, никакой кормёжки, каждый из своего мешка, и видно, что тут и спать, — стоило минувшим утром так их гнать! Ещё и осени не было, а уже под безжалостным солнцем кой-где желтели листья. Посидели на балконе, поговорили, — доктор зазвал Глеба в комнату, отдельно от девочек.
В настоящем выпуске читатель найдет: воспоминания о литературной жизни Москвы и Ленинграда х гг. (среди персонажей — М.Волошин, С.Есенин, М.Кузмин. Убрать из сравнения Добавить к сравнению. Лирика таблетки, в упаковке 14 капсул по мг. Лирика Lyrica — препарат, который обладает.
Двор был обнесен высоким каменным забором, а ворота без полотнищ были просто проломом в этом заборе — и в проломе стоял часовой, который внутрь пускал по повесткам, а наружу не выпускал никого. И был летний медовый месяц, который трудно назвать медовым — из-за несладицы, из-за вспышек, из-за неприходимости одного характера к другому. Проверить нельзя было ни того ни этого — и тягость всеобщей безнадёжности окольцевала Нержина. Теперь понял Нержин: это провожали тутошних, морозовских, остальные уже простились по станицам и хуторам — и он уезжал тоже как хуторской, непровожаемый. Первая голова на плечах и шкура не ворочена.
Поезд метро гулко понёс Нержина от Комсомольской площади к Сокольникам. Какие могут быть в райкоме дела у неё — отроду даже не комсомолки? Обрадованно нашла она Глеба тут же, совсем никуда не мобилизованным, и, едва вышли из дворика райкома, стала рассказывать обо всём ужасе. А Глеб любил длить всякие необыкновенные минуты — и радостные, и ещё больше грустные, — находя, что в них-то и есть соль жизни. Он встретил её днём неподалёку от городского сада, и они зашли туда посидеть. Больше года Ляля ходила гордая, замкнутая, молчаливая, потерявшая всю свою живость и весёлость, — и вдруг на тенистом Пушкинском бульваре, у окон музыкальной библиотеки, Глеб встретил её об руку с каким-то мясистомордым человеком, живот которого под белой рогожкой не по возрасту выпирал из ошкуры парусиновых брюк. Ничего путём в колхозе не убрав, на телегах вернулись в Морозовск. Так день прошёл безо всяких объявлений и соседи истолковали, что и хорошо, лишний день живы , и люди укладывались на ночь, мешки под голову, а ноги поджав или протолкнув между соседями. Подступала зима — угля всё не было, дров тоже. И не такой же близкий, как вот уже год молодая жена, с которой и отделился. Лирика таблетки, в упаковке 14 капсул по мг. Слово это чем-то льстило, что-то напоминало, но не рождало своего законченного строя чувств и даже раздражало, когда им, кипарисно-ладанным, соломенно-берёзовым, пытались заставить молодое свежее слово «Революция», дымившееся горячей кровью. Но всякий раз, когда Глеб видел его широкое улыбающееся лицо, быстрый взгляд, выражающий хоть и не возвышенный, но стремительный и всё охватывающий ум, Глеб косвенно угадывал те обезоруживающие взаимные сделки, всегда клонящиеся к выгоде частных лиц и не столько к выгоде обогащения, а к выгоде уклонения, избавления, освобождения, и удивлялся, почему Довнер никак не вытягивает на осудительный тип, а определённо симпатичен.
Первый раз Глеб был захвачен незамысловатой песней, да ещё под гармошку. Жёлтый огонь керосиновой лампы вновь осветил временный приют молодых людей — стол, заваленный книгами, сундук с наставленной на него посудой, старый рассыпающийся комод и одинарную железную кровать с досками вместо сетки. Это было совсем непонятно, однако Глебу некогда было даже подумать — он шёл на занятия народного ополчения. Он с отвращением воображал себе нездоровое красное лицо Зозули, его бледно-голубые глаза и реденький чубок впереди облысевшей макушки — какого чёрта ему надо было столько часов разговаривать с чужой женой? Но и из этой его команды также не вышло ничего: теперь на своих лошадях у каждого были и свои же тонкие соображения о том, где выгоднее ехать — в начале или в хвосте, и после каких лошадей стать, так что начальственный порядок, создавшийся в голове у Забазного, вовсе не казался порядком его исполнителям. Мать умерла. Правильные указы против сеятелей паники, которые он так недавно приветствовал, не могли же коснуться его самого!
Мы заметили что у Вас выключен JavaScript. Для заказов больше 7 рублей - стоимость доставки 0 рублей. Посидели на балконе, поговорили, — доктор зазвал Глеба в комнату, отдельно от девочек. Первая голова на плечах и шкура не ворочена. Потихоньку соберу, уволюсь — потом уеду. В воздухе висел тяжёлый южный зной, от которого, что ни лето, кто мог, уезжали на курорты, и тревога, от которой в это лето, кто мог, уезжали в эвакуацию. Ну проверь….
Сдавать он вёз — в голове, а больше в конспектах: латынь и церковно-славянский, несколько литератур — античную, всеобщую до Возрождения и русскую до Карамзина, ещё историю Средних веков, — но обилие предметов не тяготило его, — напротив, радовало своим разнообразием и своей непохожестью на аналитическую теорию дифференциальных уравнений и монодромные множества. Несмотря на это, милиционер, подошедший навести порядок, не тронул тех, кто толкался, ни даже тех, кто дрался, а выбрал именно Нержина с его худощавой чванливой учёностью меж босоногих мальчишек, бранчливых старух, крикливых баб и девок. Лирика 14 капсул Артикул: Другие фото Лирика 14 капсул. Так значит, и просвещённые умы поддаются очарованию комсоставских знаков различия. Пятнадцати минут не прождал Нержин, как два других милиционера завели двух других задержанных и сдали их под тем же тавром:. Но оседающей сажей заднепровских пожаров был отравлен мёд этого дня. Начинаем концерт художественной самодеятельности железнодорожного клуба. Австрия купить закладку Чистейший Метадон. Мужик изгалялся над ним, но и это он принял ободряюще. Сперва Нержин испытывал только досаду, что очередь, так удачно и ценой двух безсонных часов занятая, — пропадала. Просто русским человек не может быть, надо скорей наклеить ему на лоб ярлык — и тогда или бить его дубиной по голове, или лезть лобызаться….
Слушали жадно, осаживая разговоры соседей, и с готовностью бросались на вызов. Только один, видимо самый главный начальник, ехал верхом. Никогда ещё в жизни Нержин не испытывал такого безсилия и такой раздавленности, как в этот осляклый день на полу, потягивающем холодком, меж нескольких сот незнакомых ему людей, а друг друга знающих и стянутых по землячествам. Всех перекликнули, всех усадили — и грузовики зарычали, двинулись. Верхушка конторы состояла из трёх человек, они собирались друг у друга ежевоскресно для карт и для водки — и приводили жён. А ещё это подполье! Проверить нельзя было ни того ни этого — и тягость всеобщей безнадёжности окольцевала Нержина.
Вот этих-то дочерних слёз и не мог простить Нержину Василий Иванович Зозуля, не привыкший в своём районе к крамоле и мятежу. Быть командиром — значит действительно направлять бой, события. Упоминание о симфоническом концерте или о драме в стихах вызывало изжогу у пятерых из шести членов кружка. Там была нужда и в математике. Мать умерла.
Глеб пришёл в своё лучшее состояние, когда мог — всё. Так шли долгие-долгие часы, а мобилизованных всё подбывало, Нержин уже перетиснулся со сквозняка поглубже, поел без аппетита рязмятые крутые яйца, уже зажглись высокие верхние слабые лампочки в зале — но не только смотреть ему не хотелось на своих соседей — костеняще не хотелось ему ни думать, ни жить. Поигрывая трубкой невдали от уха, Довнер смотрел на Глеба, но думал уже не о нём, о своих заботах. Однако на днях чуть-чуть не случилось и с Надей: она ошиблась в расписании, пропустила урок, пришла в школу на час позже. Из тысяч призванных в эти дни людей никто не знал подробностей, но все понимали, что пахнет горелым. Ученье — свет, неученье — тьма?
На перемене в учительской выяснилось, что — да, дочь. Луна выплыла наконец выше крепостных зубцов тучи, двумя обломками вспыхнула в стёклах пенсне Иллариона Феогностовича и осветила его долгое усталое лицо с обвисшими мешками щёк. Ещё не была досказана речь, а обезумевшие — наши, советские! В последний раз обернулся на Лялю снизу, из цветника. Им не победить России! Хоть одну изловил — ну, лошадёха что надо. Ярко светились окна маленького здания, где была контора из нескольких кабинетов. Разрываясь между математикой, литературой и историей, он уже после третьего курса физмата изобрёл: одновременно, заочно, учиться и в МИФЛИ — о самом существовании которого, по провинциальной оторванности, и узнал-то слишком поздно.
Тут вогнали во двор с десяток пустых открытых грузовиков. Но он, вспоминая заднепровский аэродром своей части, видел его таким, каким покинул три недели назад: четыре новые боевые машины, только что с завода, ещё экспериментального, а не серийного выпуска, с хорошей скорострельностью, с хорошей маневренностью на подъёме, — на этих машинах даже не все успели полетать по разу, — и десятки летающих гробов «И», прозванных «И-шаками», с низким потолком, с ничтожной скоростью. Ух, как не хотелось выходить! Для заказов больше 5 рублей - стоимость доставки рублей. Только когда от лёгкого ветра солнечные пятна колебались на её лице — Глебу проблескивала прежняя Ляля — та, которая рисовала миниатюры, аккомпанировала Герману Германовичу, — и та похудевшая, поблекшая, статуей захолонувшей скорби слушающая письмо, заученное наизусть перепуганным мальчиком. И поэтому она старалась даже стоять точно посередине. Ученье — свет, неученье — тьма? И не такой же близкий, как вот уже год молодая жена, с которой и отделился. В Телеграмм переходить только по ссылке, в поиске много Фейков! Нина Матвеевна работала плановиком-экономистом в неутихающем вареве райпотребсоюза, Илларион Феогностович — инженером-строителем в какой-то стройконторе, откуда всегда возвращался расстроенный. Нержин пытался добиться приёма у начальника отделения, но это оказалось невозможно, — и он вышел на улицу с тоскливым ощущением, что с ним сыграли невесёлую и неумную шутку. Посидели на балконе, поговорили, — доктор зазвал Глеба в комнату, отдельно от девочек.
Хозяйка открыла дверь на их стук и в темноте протянула бумажку, принесенную без них. Не доверяя ей, вечером весь район вокруг Стромынки, а может быть, и всю Москву, отключили с электростанции. Один студент вяло встал, выдернуть вилку громкоговорителя, другой задержал: «подожди, концерт будет». Ведя за собой кобылу, Нержин подошёл к телеге. Кабинет был в дорогих шторах, с кожаными креслами и мягким диваном.
Выдвинув сразу все три перекосившихся ящика щелястого комода, Надя села на табуретку и слабым голосом сказала:. Нержину хотелось бы даже не видеть такого кощунства: какие ещё могут быть театры? И он садился за стол и писал новые и новые безумные письма — то Ворошилову, то маршалу Воронову, как будто где-то кому-то было время до этого мальчишеского бреда, а то и в ГУНАрт, понятия не имея, что это ведомство управляло одним лишь артиллерийским снабжением. Вдруг стали сгонять тех, кто расположился выше и лучше всех, на дощатом помосте сцены, у дальней стены. Надя очень любила комфорт — не уют, не удобство, а именно то, что обозначается иностранным словом «комфорт» — верх уюта, сочетание всех мыслимых удобств, достающихся без заметных усилий, — и Глеб, в минуты, как сейчас, не занятые высокими идеями, удивлялся, как сносно она переносила и недоедание, и холод, и отсутствие множества мелочей, без которых не могла жить у мамы, у тётушек. И — вся эта война, во имя мировой Революции задуманная Историей, а нападение Гитлера было только случайный повод , — вся эта война была достойна, чтобы на ней погибнуть. Не много искал Глеб узнать о рано умершем отце, никогда им и не виданном. Московские тротуары горели у него под ногами. Этот совсем не радостный танец как вневременная картинка застыл в памяти Нержина. Надо портфель с собой взять, карандашей, бумаги чистой, пару ёмких книг. Нержин только усмехнулся, выходя из прокуренной дежурки в свежую зелень июльского утра, ему было ясно: не найдя за ним ничего, его отпустили вовсе. Он надёжно занял одно из первых мест у стены, держался рукой за выступающий кирпич косяка — и поэтому не шумел, не толкался, а терпеливо ждал, что через два часа привезут хлеб, а через три откроют магазин. Показаться новичком нельзя, а где закономерность? Глеб отроду был воспитан понимать женщин как предмет поклонения. Всё та же гармошка, всё тот же нехваткий гармонист — но дребезжащие хриплые звуки спаялись теплом и вознеслись под дальние открытые стропила недостроенного клуба.
Зозуля закинула голову, как ударенная, потом уронила её на парту и беззвучно задёргалась в плаче. У стены булочной круглая толпа должна была вытянуться гуськом — она гудела, билась, но никак ей это не удавалось: каждый считал, что прибежал раньше других. Он с отвращением воображал себе нездоровое красное лицо Зозули, его бледно-голубые глаза и реденький чубок впереди облысевшей макушки — какого чёрта ему надо было столько часов разговаривать с чужой женой? Однако на днях чуть-чуть не случилось и с Надей: она ошиблась в расписании, пропустила урок, пришла в школу на час позже. А мать положила жизнь и здоровье единственно на то, чтобы вырастить сына — как будто его будущая жизнь много важней её собственной. Морозовск — сперва станица, потом рабочий посёлок, а теперь переназванный в город — был гол, малозелен, подвержен пыльным ветрам Донской степи и её изнурительному солнцу. Лирика производит анальгетическое действие при болях постоперационном болевом синдроме и при болях этимологии нейропатической, так же в состояниях, как алодиния и гиперальгезия. Ну погаси, погаси… Будь здоров… Да, да, сделаем. Глеб взял у неё и прочёл, что к пяти часам утра завтра он вызывается с военным билетом, паспортом, кружкой, ложкой и сменой белья в райвоенкомат. Океаны знаний швыряли валами в грудь. Ладно, через ВЭК [35] проведём, присылай, скажу заместителю… Сам? Осеннего пальто не было у Глеба, сразу — затасканная шуба, теперь бы неприличная для учителя. Нечто великое. А за спинами райкомовцев висел торжественный портрет Сталина, к которому, как воскурения жертвенного дыма, поднимались табачные клубы. А Миша вытянулся бы ещё выше… Миша был рано умерший брат её и друг детства Глеба.
Национальная система развития научной, творческой и инновационной деятельности молодежи России «Интеграция». «ОФИЦЕРЫ РОССИИ», «ЧЕСТЬ И СЛАВА». Когда пробь¸т над нами час возмездья,. И мы уйд¸м в глухую ночь забвенья,. Свой кров и свой очаг, сво¸ пространство. Освобождая чужеземцам пришлым.
Глеб и Надя пошли провожать его в перерыв дождя, а дождь опять густо полил — и загнал их в чьё-то чужое парадное, где никто из троих никогда не был, — с чёрным выбитым полом, жёлтой облупленной побелкой стен, холодным сквозняком и засинённой лампочкой откуда-то с высокого пролёта. Перед концом ночи война оглушающе затрясла Москву — словно вся авиация Гитлера прилетела бомбить столицу. Случилось так, что на этот вечер Надя обещала Эллочке Довнер, давней школьной подруге Глеба, мягкой, умной девушке в больших круглых очках, что они с Глебом к ней придут. Обхватив колена руками, задремал. Нержин был всё в том же мрачно-безнадёжном отупении. Невдали от дороги стояла унылая фигура в драной городской шубе, с портфелем и — в шаге позади, на толстом разлохмаченном поводу — мохноногая смирная кобылка, выбиравшая храпом траву посвежей. Но, стоп: как же быть с выездом и въездом?
Ещё слышал Глеб, но уже не видел топот чечётки, потом лезгинки того же самого конферансье ещё с какой-то девицей под ту же гармошку. Воскресенье было совсем простым: оно было двадцать вторым днём того месяца. Монтажная контора Браиловского эвакуировалась в Новосибирск. Но Нержин был ещё настолько телёнок, что думал, будто у справедливости хватит когтей отстоять себя. Да мою бери. Завуч Пётр Иванович мрачно встретил её: это был прогул, и по закону военного времени — из тех законов, которые Глеб так одобрял на ночной Стромынке, — виновная подлежала суду. Догнали туда часа за два и высадили у большого клуба — а во дворе его уже толпились такие же немолодые призывники, в таких же тёмных одёжках, с такими же продуктовыми сумками и узелками, только Обливского района. На трамвайных остановках сыновья вырывались из рук плачущих матерей и молодецки вскакивали на подножку.
Купить закладку Лирика капсулы 300 мг Задонск Надя рванула из рук Глеба — повестку — на обёрточной бумаге, расплывшимися чернилами, и опустилась на скрипнувший разболтанный стул. С болью и растерянностью купив за червонец ящиков на одну протопку, Глеб шёл домой и пытался думать об общем ходе прогресса, но не получалось. А никого более знающего, чем эта учительница химии, у него не было. Гармонь резала благородные уши, воспитанные на фортепианных сонатах. И так любил он эти науки, которые никогда не узнает.
Слово это чем-то льстило, что-то напоминало, но не рождало своего законченного строя чувств и даже раздражало, когда им, кипарисно-ладанным, соломенно-берёзовым, пытались заставить молодое свежее слово «Революция», дымившееся горячей кровью. Позже он узнал, что это был Борис Браиловский, тоже студент-путеец, курсом старше Ляли. Всё переменилось в городе. Из года в год она жила наглостью незаслуженных четвёрок к обиде целого класса, и сейчас ей было даже скучно — новый учитель, конечно, уже знает, кто она, и двойки не поставит. Нержин знал, как обаяют астрономические истины и догадки юношеские умы, он звучным голосом давал пояснения у темнеющего постамента — и слышал сам, как прерывался его голос. Сосны Сокольников, освежённые дождём, мелькали на ходу трамвая. Она была без звёздочки, за долгие годы околыш приобрёл цвет с таким же успехом зелёный, как бурый или голубой, но один приём очень увеличивал внушительность: лакированный ремешочек, место которому над козырьком вкруг околыша, был переведен через козырёк вниз и обтягивал подбородок. И был летний медовый месяц, который трудно назвать медовым — из-за несладицы, из-за вспышек, из-за неприходимости одного характера к другому. Какие могут быть в райкоме дела у неё — отроду даже не комсомолки? Милиционный лейтенант писал как будто то самое, что говорил Нержин, но совсем другими словами, — и вышло, что Нержин подтвердил факт своего участия в организации хлебной очереди около такой-то булочной в четыре часа утра, где и был задержан блюстителем порядка, совершившим его привод в милицию. Он встретил её днём неподалёку от городского сада, и они зашли туда посидеть. Разгоняясь, грузовики сорвали бабьи руки, молчащие мужчины оставили этот вой позади — и колонна пошла.
Солнце грело осенне-ласково в безветренном воздухе. Они прощались у нижнего фонтана — ей было на Садовую, ему — на Пушкинскую. Глеб сделал, что мог, — начистил картошки, залил её холодной водой. Это уже в который раз холодное дыхание невозможного, недопустимого, совершенно невидимого, но где-то тут же меж нами и в нас действительно живущего необъятного мира наносилось на Глеба. Бурно перекипев с родителями, вызвав почти высказанное недоброжелательство знакомых, Ляля вышла замуж за Браиловского. Гипсовый дискобол швырял свой диск. Их уроки были по утрам — но до вечеров они не могли успокоиться.
Ему было совершенно безразлично, какую взять, и он стал отвязывать эту. Сбившись со времени, какой-то переполненный пассажирский состав взял да и тронулся на Воронеж. Вот как! Московские тротуары горели у него под ногами. Андрей поднял воротник и несвойственно быстро ушёл в темноту. Глеб оглядел соседей — это были всё пожилые мужики, вид иных болезнен — и сердце защемило в нём, оттого что слух казался правдоподобен. Это была та самая молодая краснофлагая страна, о которой вот недавно горевал Глеб. Для чего останется Глебу жить, если будет раздавлено самое светлое в истории человечества? Длинные стены клуба поплыли, поплыли, представилось растерянное лицо Нади в последнем поцелуе, представился опоганенный нашествием Ростов, измятый танками Театральный парк, вся молодость их поколения, теперь вытоптанная. Луна выплыла наконец выше крепостных зубцов тучи, двумя обломками вспыхнула в стёклах пенсне Иллариона Феогностовича и осветила его долгое усталое лицо с обвисшими мешками щёк. Греция купить закладку Лирика мг Прегабалин Греция купить закладку Лирика мг Прегабалин Мы профессиональная команда, которая на рынке работает уже более 2 лет и специализируемся исключительно на лучших продуктах.
Ивангород купить закладку эйфоретик Мефедрон. Обложенный Ленинград, павший Киев, дотла спалённый Чернигов дымной горечью наполняли его лёгкие. Хозяйка открыла дверь на их стук и в темноте протянула бумажку, принесенную без них. Уже давно было домёкнуто зоркими казаками, что ходов на всех не станет, а уж где — чтоб лошади были ровные: пальцы на руке и те неровны, земля и та неровная. Сидели лицом к востоку, смотрели на эту чёрную стену и на этот переливающийся тусторонний свет. Его голос стал тёпло-нежным: — Ну зачем ты мучаешь меня, ну что ты ещё выдумываешь? Для начала пришлось посидеть без муки — составлялись какие-то списки на получение, но чья-то рука неизменно вычёркивала обоих Нержиных. Разговор проскользил одной, другой тропкой и как-то незаметно прокрался — к заветному. Она надрывалась на службе, на вечерних сверхурочных, а жильё всегда бывало без воды, а на печь почти никогда не хватало угля, и стирать надо было в холодной передней и носить ополоски по морозу. Для этого с конца ночи надо было стать в воротах своего дома и ждать рассвета.
Единосогласно это ощущалось — как удар огромного тарана Истории. И поэтому она старалась даже стоять точно посередине. А потом, чтоб не терять времени на уговоры, её заперли в отдельной комнате, пока согласится. Но и не мог так рано связать свою свободу одиночества: страшно было лишиться вольного простора мысли, а ещё же он затеял со следующего года учиться в двух университетах сразу. Владели городом два психоза — психоз дежурств и психоз светомаскировки. Прямо над головой чистым белым светом сверкала Вега, на востоке всходила светящаяся толчея Плеяд. Надя так и сжалась, тут всё было нестерпимо и страшно. Та, да не та. Этого покоя безвозвратности не было только у длиннолицего начальника колонны Забазного с ремешком под подбородком, да у нескольких его приближённых, усевшихся с ним вокруг арбуза на рядне, разостланном поверх влажно-тёплой парившей травы, — проглянуло солнце, и с каждым часом погода поворачивала на осеннее вёдро. Дремали и другие.
А после наконец поженились. Глебу стало неудобно, что невольно оказался как бы просителем. И впрямь, закончили многосотенный список, а Нержина там не было. Когда первый секретарь райкома Зозуля вызвал её сегодня после школы, он при секретаре комсомола огорошил её вопросом:. Посидели на балконе, поговорили, — доктор зазвал Глеба в комнату, отдельно от девочек. Та Россия, в которой они как будто родились и были воспитаны, — совсем исчезла, растворилась, ушла. Кто-то выбрал трёх казаков полишее и послал их верхами на табун.
Для заказов больше 3 рублей - стоимость доставки рублей. Он пошёл доведаться в сокольнический военкомат: можно ли иногороднему мобилизоваться в Москве? Им не победить России! Начальник 1-й части откинулся в венском кресле, почему-то затесавшемся между стандартными шкафами кабинета:. Когда выкрикнули его фамилию, он вышел, сказал, что хочет сделать заявление, но ему с матом махнули на грузовик. Буйнакск купить закладку Марихуана [Amnesia Haze]. Ему как-то не открылось и никто не внушил, отца не было, что существует и красота мужская, что и самому надо быть тоже пригожим. Хоть одну изловил — ну, лошадёха что надо. О том, что говорилось под низкими потолками их сырой хатёнки, говорить им было больше негде, не с кем и нельзя. Начинаем концерт художественной самодеятельности железнодорожного клуба. Очень удачно было ещё то, что жил Нержин в лучшей из стран — стране, уже прошедшей все кризисы истории, уже организованной на научных началах разума и общественной справедливости. Легко было Мопассану назвать танцы «кратчайшим путём к сердцу женщины» — а вот попробуй, в пробежке фокстрота или раскачке танго, смой со своего лица сосредоточенную серьёзность — среди сотни смеющихся или небрежно улыбчивых лиц, среди хохота однокурсниц: «Какую формулу выводишь, Глеб? Первый раз Глеб был захвачен незамысловатой песней, да ещё под гармошку. Бульвары — сплошь, а улицы — местами, с выломом булыжника, были изрыты щелями.]
На перемене в учительской выяснилось, что — да, дочь. Нержину хотелось бы даже не видеть такого кощунства: какие ещё могут быть театры? Но Нержин понимал вещи слишком сложно, чтобы понять эту слишком простую вещь. И ещё много мрачных предсказаний услышал Нержин — и не было среди них ни одного доброго. Им не победить России! Они ещё не разговорились после позднего сна, кто-то из них брился, кто-то ещё безсмысленно лежал, один укладывал в чемодан вещи, а вещи были сплошь книги, и хозяин, не удерживаясь, любовно листал их. Вот этих-то дочерних слёз и не мог простить Нержину Василий Иванович Зозуля, не привыкший в своём районе к крамоле и мятежу.